В начале 30-х годов испытывали «продовольственные затруднения» все районы по периметру границы ЗапСибкрая с Казакской АССР (так Казахстан назывался до 1936 года) и вглубь края, куда в сельскую местность устремились бегущие от голода на родине «откочевники». Так ведь и для сибирского, «раскулаченного и коллективизированного» села картина была типичная – «едоков 200, хлеб давно съеден». Основным продуктом питания сибиряков стала лебеда. Документ, разысканный историком В.С.Познанским, свидетельствует: «Бедняки в сельсовете едят лебеду, платят за нее по 12 рублей за пуд. Для размола ее завели ручные мельницы. От длительного употребления лебеды имеют место случаи желудочных заболеваний. Кроме того, едят шелуху – от проса, от льняного семени, сушеный боровой сок, жмых и другие суррогаты».
В то время московская власть публично рапортовала о достижениях в снабжении народа, что на практике коренным образом опровергалось. Так, бывший партизан Устин Дробатенко дал отповедь бравурным отчетам столичных коммунистов, попутно обрисовав гибельное положение казахов: «17 июля 1932 г. Обращаюсь к председателю ПКК РКИ Я. Рудзутак. Я, гражданин села Черноусовки, Павлоградского района Зап.Сиб.Края, Дробатенко, прочитавши вашу статью в газете «Социалистическое земледелие» за 10-е июля 1932 г. «Под особое наблюдение завоз товаров на селе», но мы, крестьяне, только пользуемся тем, что прочитали в газете, но на деле мы не видели ничего; кого считать виновным, не знаем. Мы не получали товаров, только кроме спичек и вина. […] Но рядом у нас, 10 километров, Казакстан, там еще «лучше» обстоит. По дорогам только-только одни кости с человека, и детишки оставлены в юртах. Живыми их червь расточует. Мы проехали 120 верст, и живых только встретили три человека. Все кости переварили, и брошено все имущество, и разошлись кто куда». Не только в Казахстане, но и в сибирских анклавах смертность «казаков» (т.е.казахов) усиливалась. Член Петроградского сельсовета Каргатского района т.Лемещенко рапортовал в Новосибирск: «Что возьмешь сейчас с граждан, когда они чуть с голода не помирают, пойдем скоро по миру, как и киргизы (казахи)». Объявленная «врагом народа» за поиски справедливости, жительница Сибири Мелания Дворникова в письме к партфункционеру М.И.Калинину заявляла об итогах коллективизации: «Хлебная заготовка очень трудно прошла. В (казахском) мусульманском колхозе «Тараз» хлеб взят весь до зерна. Все посевы обобществлены и накладывают еще на каждого казаха по 10 и до 20 пудов налога. Где же он взять может, сам работая все лето в колхозе? И в настоящее время эта вся голодная масса движется пешком по дорогам с детишками, себе ища пропитание, по дороге падая как мухи». Из другого письма Калинину, написанному Нургали Дуйсенбиновым, обескураженным происходящим, следует, что автор послания требует сурового наказания «работников районных организаций» вплоть до членов аулсельсоветов «как врагов пролетарской революции всего мира». Казах сообщает о голодной смерти «народа целыми аулами, например, аулсоветов №№ 9, 10 и 11». Нередко можно было встретить семейство казахов, неизвестно куда бредущее и тянущее салазки с вещами, поверх которых лежит труп погибшего в пути ребенка.
Председатель Совнаркома РСФСР Д.Е. Сулимов, очевидно, в округленных цифрах, характеризующих казахскую «детскую» проблему, получил сообщение из Сибири, в котором говорится, что в 1932 г. детдома Западно-Сибирского края приняли 1500 детей из Казахстана, 2500 детей спецпереселенцев и 1000 детей «из недородных», т.е. наиболее пораженных голодом районов. Плановые цифры комплектования детдомов в 1932 г. оказались перекрытыми на 43 %. Пришлось контингент воспитанников на 1933 г. предусматривать в значительно больших размерах. Наметили, а Запсибкрайисполком утвердил контингент детдомовцев на 1933 г. – 11 500 чел., из них по Нарымскому округу – 2000 чел. Более чем в 2 раза увеличились ассигнования на детдомовцев – с 3239 тысяч до 6650 тысяч рублей.
В реальности сразу же нарушились многие расчеты. С начала 1933 г. резко усилился «наплыв казаков» из Казакской ССР. Только в феврале пришлось принять в детдома подобранных на вок¬залах, снятых с поездов 1312 казахских детей и подростков. Среди них оказалось много больных. Для казахских детей открывались 5 специальных детдомов на 480 мест в Ново-Омске, Славгороде, Бийске, Алейске и Прокопьевске. Расширили их контингент в существующих 8 «нацменовских» – в Барнауле, Омске, Ключах, Тюменцеве, Волчихе, Новосибирске. В Омске, Новосибирске, а позже и в Сталинске сочли возможным содержать по два казахских детдома – для школьников и отдельно для детей дошкольного возраста.
Краевая прокуратура 9 марта 1932 г. представила 1-ому секретарю ЗабСибКрая Р.И. Эйхе докладную записку «О стихийном переселении в пределы Западно-Сибирского края казаков (казахов) из КАССР и о положении переселившихся в Край». В документе сообщалось, что приход этой группы голодающих, начавшийся с осени 1931 г., все возрастал, достиг своего апогея в январе и феврале. Вначале казахи останавливались в районах, непосредственно прилегающих к Ка¬захской АССР, но теперь они распространились и в центральные районы Запсибкрая. Приблизительный, очевидно заниженный, по мнению краевого прокурора Г.Я. Мерэна и его помощника Дмитрион-Здорова, учет «казаков-откочевников» показывает, что их в Славгородском районе – до 10 тыс. чел., в Баевском районе – до 1,5 тыс., в Ребрихинском – 2,5 тыс., в Алейском – более 3 тыс. Значительное количество их в Поспелихинском, Шипуновском, Угловском, Родинском и других районах Алтая, включая Ойротию. Из городов их больше всего в Славгороде. Барнауле и Бийске, достигли сейчас они и Новосибирска. О том, какой это бич для городов, особенно видно на примере Славгорода: в нем с населением менее 20 тысяч человек оказалось дополнительно еще 6 тысяч голодающих казахов.
Тяжелые бытовые условия в полуголодных городах, где полная зависимость жителей от пайка по карточкам и продовольственного рынка, хиреющего и дорожающего, порождали ненависть. Официальная пропаганда трубила о «наплыве нацмен-казаков». В быту это слово подменялось на презрительно-бранное – «орда». Т.е. миграция голодных казахов определялось как вредное нашествие. Атмосфера ненависти к пришельцам формировала криминальное отношение к ним. Местом ограбления казахов стали рынки, где их обирали лица, уполномоченные на борьбу со спекуляцией. В прокурорской бумаге отмечено, что агент финотдела Подгорбунский «отобрал у инвалида-казаха мясо и деньги, и чтобы отвязаться от него, запер его в уборную. При задержании казаков, заподозренных в продаже мяса, агенты Уманский, Балыков и Колесов допускали такой прием – тянули казака за нос, в целях выпытать, где у них мясо, то же проделывал Подгорбунский». «Стоило какому-либо агенту ГорФО (городского финотдела) заметить, что казак спрашивает цену лошади, как это уже было достаточно к его задержанию за спекуляцию, обыску и отобранию денег. Причем при обыске казаки раздевались до нижнего белья, а затем их выгоняли из базаркома. Когда казаки спрашивали, где можно ходатайствовать о возвращении отобранных денег, то агенты ГорФО показывали на большую заводскую трубу». «Агенты Федорченко и Балыков на просьбы казаков о возвращении денег иногда давали им мелкие суммы, сопровождая их словами «на тебе на политань» (на лекарство от лобковых вшей). К издевательствам относилось и раздевание догола женщин-казашек во время самочинных обысков, сопровождавшихся избиением обыскиваемых.
Негативное отношение к казахам на бытовом уровне подпитывалось распространяемыми слухами о том, что «казахи употребляют русских детей в пищу». Это провоцировало факты самосуда над казахами, что попадало в поле зрения прокуратуры. Так, в одном из обзоров отмечено, что «побиравшийся казак Чагиров зашел в барак № 121 в квартиру рабочего попросить кусок хлеба. В квартире в это время находилась только 11-летняя девочка, которая нянчила ребенка 5-ти месяцев. Увидев казака, девочка закричала. Прибежавшая на крик соседка вообразила, что казак хочет утащить маленького ребенка и ударила казака по голове, отчего тот упал. После этого в бараке поднялся шум, казака схватили и повели в милицию. По дороге шествие окружила большая толпа. Под влиянием орудовавшего в толпе классового врага начались выкрики о том, что «киргиз украл девочку и задушил, что надо их расстреливать, а не судить». Принятыми мерами настроение толпы удалось погасить, и она рассеялась без всяких осложнений». В другом случае в деревне Николаевке Исилькульского района женщина изгоняла нищенствующего казака, пустила в ход палку, выкрикивая о защите своего ребенка от людоеда. «На крик собралась большая толпа крестьян, которая избила казака и отправила его к милиционеру, который его освободил. Казак, отойдя 2-3 версты от деревни, вследствие побоев умер». В Ояшинском сельсовете Болотнинского района 4-летний ребенок перепугался от того, что во двор зашли два нищенствующих казаха, и расплакался. Мать, прибежавшая на шум, подняла крик. На помощь подбежали соседи, подоспела местная власть. «Председатель сельсовета Епишев, его заместитель и еще один мужчина, вместо того, чтобы самосуд прекратить, сами стали бить. Били так, чтобы не оставлять следов. Поднимали людей высоко вверх, а затем ударяли о землю задней частью тела. Один казак умер, а другой был доставлен в камеру участкового милиционера».
В начале 90-ых в здании госархива Новосибирской области, где проводилась пресс-конференция, посвященная открытию для исследователей ранее секретных фондов, слово взял историк Владимир Семенович Позанский. Его выступление произвело впечатление именно сенсационностью ранее секретных сообщений о том, как «белые» и «красные» объединенными усилиями боролись с тифом в Гражданскую войну, как местные партфункционеры обманывали Ленина и гнобили крестьян. Как принимали в Сибири казахов, бежавших от жуткого голода 30-х годов и не менее ужасных плодов ударной коллективизации, и с какими «распростертыми объятиями» их встречали. Гостеприимство на бытовом и государственном уровне оборачивалось тем, что мигрантам приходилось разрывать скотомогильники, чтобы питаться падалью с риском распространения в округе штамма сибирской язвы. Голодные люди получали от аборигенов не хлеб-соль, а репрессии и побои из-за опасности эпидемической заразы. Вместо того, чтобы накормить и обогреть умирающих, (а умирающие готовы были работать) новосибирские власти организовали дополнительные санкции по гонениям казахов, предпочитая выдворять их за пределы ЗапСибкрая в 24 часа. Эти-то документы, свидетельствующие о бесчеловечном отношении к простым людям, преемники из числа слуг народа засекретили на десятилетия.
Александр Агалаков,
член Союза журналистов РФ (Новосибирск)